Рассказ
Василий Михайлович действительно был многим обязан председателю Лиги Церквей Джону Ноксу. Лига Церквей и лично пастор Джон принимали активнейшее участие в делах эмигрантов — верующих из СССР. С помощью Лиги, взявшей духовное шефство над многими русскими церквями, удалось приобрести помещения для молитвенных домов, наладить служения, а также быт многих пожелавших вступить в независимую русскую церковь. Хотя некоторым не нравились нововведения, которые американцы вносили в служения, но большинство были вполне довольны. Василий Михайлович лично, выступая на совете руководителей независимой русской церкви, так разъяснил эти нововведения: «На новом месте, с совершенно иными культурными и моральными устоями, невозможно придерживаться старых правил, которых мы придерживались в Союзе. Нужно проявлять гибкость и мудрость в отношении многих вопросов жизни и служения, чтобы не полагать препятствия делу благовестия, для которого мы прибыли сюда. Наша вера, испытанная в годы гонений на родине и передовой опыт американских братьев вместе смогут послужить во славу Божию. И поэтому не нужно уподобляться фарисеям, которые ради своих отеческих преданий не приняли Христовой свободы. Где дух Господень, там свобода».
«А для чего вы меня разбудили?» — поинтересовался Василий Михайлович. «Дело в том, папа, что мы хотели взять твой «Кадиллак». «Мой Кадиллак?» — удивился Василий Михайлович. «А почему бы вам ни поехать на своём «Форде?» Дочь недовольно надула губы: «Папа, туда приедут дети пасторов из Лиги, среди них, на «Форде», мы будем выглядеть не престижно». «Не престижно? А что это у нас за престиж?» — «Ну, не прибедняйся, папа, ведь ты же старший епископ в нашем братстве, далеко не последний человек. Нужно поддерживать своё положение в обществе». «Ну ладно, ладно, уговорили, — согласился Василий Михайлович, —только не гоняйте на нём, будьте внимательны». Дочка радостно захлопала в ладоши и, поцеловав отца в щёку, понеслась в гараж. Младший сын Дмитрий последовал за ней. Колодяжный посмотрел им вслед, честно сказать ему не очень нравились эти пикники и молодёжные вечеринки, так же как и наряды его дочери. Она была одета в обтягивающие эластиковые шорты и майку. В былые времена Василий Михайлович, конечно же, возмутился бы подобным нарядом, но нынче он стал более свободно относиться к этим вопросам. В Америке всё это было так естественно, что не вызывало ни у кого никакого удивления. В стране свободы всё это 6ыло в порядке вещей. А по поводу молодёжных пикников и вечеринок в одном из самых известных духовных наставлений Америки говорилось, что если юноша или девушка желали бы найти спутника жизни, то им следовало бы чаще посещать подобные мероприятия. А эта проблема как раз была на повестке дня. Василий Михайлович часто молил Бога послать достойного избранника для своего чада.
Позавтракав, Василий Михайлович вышел во двор своего уютного двухэтажного дома. Дом и «Кадиллак» были подарком братьев из Лиги Церквей. Василий Михайлович залюбовался добротным строением. «Да, Господь обильно благословляет нас. Поистине, это достойное воздаяние за те притеснения, которые мы потерпели в Советском Союзе». Благодушные размышления прервал голос жены: «Вася, тебя к телефону! » «Кто?» «Фёдоров».
Пётр Фёдоров, сын покойного друга Василия Михайловича, был одним из служителей местной церкви. Его ревность и стремление служить Богу очень радовали Василия Михайловича. Но в последнее время этот брат стал вселять в него серьёзные опасения. Он стал замкнут, ходил печальный и не присоединялся к радости, царящей на служении. Хотя причин для печали вроде бы не было. Всё было в норме, все здоровы, работа есть. Никаких проблем. Может быть, какой-то скрытый грех? Всё это казалось ему странным. И теперь Пётр просил о встрече, причём срочно. Вообще-то Василий Михайлович не привык принимать кого-либо без предварительной договоренности. Но в данной ситуации он решил сделать исключение. Через полчаса Пётр Фёдоров сидел в приёмной Колодяжного. «Что за проблемы? — поинтересовался Василий Михайлович, — кто-нибудь заболел?» — «Я заболел, Василий Михайлович». — «Что случилось, чем?» — «Душа у меня болит, не могу больше терпеть, вот решил с вами посоветоваться». — «Говори, говори, Петя, ты ведь мне как родной сын». «Не знаю как вы, Василий Михайлович, но я раскаиваюсь в том, что сюда приехал». — «А что случилось, какие-то проблемы?»
— «Опустошение у меня внутри, чувствую, что охладеваю и ничего не могу сделать. Молился и постился, ничего не помогает». — «Ну, подожди, подожди, нельзя же так сразу впадать в уныние, надо разобраться, найти причину. Попросим Церковь, будем молиться. Изгоним дух уныния, Бог силен». — «Попросить церковь?» — «Честно сказать, Василий Михайлович, кому там нужны все эти мои проблемы. Вы разве не замечаете, что происходит? Людям абсолютно друг на друга наплевать. У всех на уме свой дом, работа, свой бизнес, планы, покупки. Вот и все их проблемы». — «Подожди, Петя, ты не прав. Разве ты не видишь, как у нас друг о друге заботятся, помогают друг другу. Какая у нас благотворительность».
— «А вы не интересовались, Василий Михайлович, с какой целью люди жертвуют на эту благотворительность? Для того чтобы Бог их ещё больше обогатил. Так что же это получается, благочестие для прибытка?» «Послушай, Петя, как ты можешь так рассуждать? Да, Бог благословляет нас и даёт нам достаток, чтобы мы могли помогать нуждающимся. Я думаю, что именно для этого Бог и благословил эту страну. Ты видишь, какую помощь нам оказывают американские братья? А если бы они были нищими, то чем бы они нам помогли?» — «Местные братья? Какие это? Из Лиги? А взамен этого они господствуют у нас в церквях и беспрепятственно насаждают своё учение». — «А чем тебе, собственно, не нравится их учение? Они проповедуют о Христе! » — «А вы что не видите плодов этого учения? Блуд стал обычным делом, самое главное правило, чтобы всё было скрыто и тихо, и тогда можно всё. Чтобы не нарушать, так сказать, солидности служения. Дети уходят в мир. Назовите мне хотя бы одного, у кого дети остались бы в церкви». — «Это неправда, мои дети регулярно посещают собрание». — «Какие дети? Двое ещё ходят по воскресеньям, а остальные четверо? Они давно уже в мире. Америка это Египет, он умерщвляет наших детей. Мы здесь в рабстве, в рабстве своих похотей. И этим похотям здесь все усиленно служат. Людям говорят, чтобы они приносили десятины Богу, а для чего? Чтобы Бог дал им ещё больше богатства» — «А что тебе не нравится, всё правильно, как в Писании написано...» — «Что написано? «Корыстолюбие есть корень всех зол?» Это же открытое служение маммоне под видом христианства. — «Знаешь, друг, что? Ты уже слишком далеко заходишь, ты что обвиняешь нас в ереси?» — «Василий Михайлович, я никого не обвиняю, я просто говорю о том, что есть. А если я кого и обвиняю, то только самого себя, что я тогда послушал свою жену и подал документы на выезд. Но я хочу исправить свою ошибку. При первой возможности я отсюда уеду назад».
«Куда ты уедешь, подумай о своих детях. Там разруха, безработица. Что с тобой будет?» — «Вот как раз о детях-то я и думаю. А Бог — Он может прокормить где угодно. Он Бог сильный не только в Америке, но и в России. Впрочем, мне уже пора. Извините, если что не так сказал». — «Ну иди, но я советую тебе серьёзно подумать о своём состоянии. Я вижу, что сатана помутил твой разум, так что ты уже белое называешь чёрным». — «Бог нам судья, Василий Михайлович, оставайтесь с Богом».
После ухода Петра Колодяжный долго не мог прийти в себя от возмущения. Немного успокоившись, он поднялся в свой кабинет просмотреть почту. Писем было немного: одно приглашение на бракосочетание из соседнего штата и два письма из России. В почерке одного из них, он заметил что-то очень знакомое. Ну, конечно! На обратном адресе значилось Н. М. Колодяжный. Николай Михайлович Колодяжный, младший брат Василия Колодяжного, пресвитер одной небольшой церкви в Воронежской области, единственный из всего большого родства Василия Михайловича ещё оставшийся в России. Брат неоднократно предлагал ему переехать в Штаты, но тот отказывался, ссылаясь на то, что не имеет пока полного утверждения по этому вопросу. Василий Михайлович, наставляя брата, советовал не усложнять этого легко понятного и простого дела. Он писал: «Николай, мы, служители, должны ясно видеть руку Божию во всех этих событиях. Во всём происходящем видно явное благословение. Он утешает своих тружеников и страдальцев за дни скорби, которые мы перенесли у себя на родине. А сейчас нам уготован отдых в ожидании дня нашего восхищения, когда Господь увенчает нас своими венцами славы на небесах. И это настолько ясно, что меня удивляет твоё непонимание. Ты пишешь, что не можешь оставить своё служение, но тебе ли, опытному служителю с тридцатилетним стажем, сидеть где-то в захолустье и руководить собранием из 150-ти членов? Я думаю, что для этого можно найти кого-нибудь помоложе. Здесь же, в Америке, для тебя откроется широчайший простор для духовной деятельности. Поэтому не медли принять этот дар от Бога. Я же посылаю тебе вызов на постоянное жительство. Думаю, что в посольстве у тебя не возникнет проблем, там очень хорошо принимают наших служителей, особенно старой закалки».
Василий Михайлович вскрыл конверт и погрузился в чтение. После приветствий и новостей брат писал следующее: «Вася, очень многое хотелось бы мне тебе сказать, но, к сожалению, не имею сейчас такой возможности. Вкратце я напишу о главном. Я не согласен с твоим представлением о нашем служении Богу. После семидесяти лет гонений, у нас появилась возможность свободно проповедовать слово Божие. В России быстро растёт количество новых церквей, а опытных служителей весьма не хватает. И поэтому мне не очень понятны твои рассуждения о достойном отдыхе и спокойной жизни, особенно сейчас, когда нивы побелели, а делателей весьма мало. Поэтому, брат, я посылаю отказ на твой вызов, хотя и искренне благодарен тебе за заботу. Мне должно оставаться там, где поставил меня Господь...» Прочитав это известие, Колодяжный скомкал письмо и выбежал из кабинета. «Безумец! Что он наделал? Отказаться от приглашения, это же поставить крест на своём выезде в Штаты. После этого эмиграционная служба никогда не даст добро на выезд. Посмотрите на этого духовного деятеля! Видите ли, ему нельзя оставить своё служение. Епископы без проблем выехали, а без него, понимаешь, никак не обойдутся». Колодяжный в гневе ходил по коридору.
«Вася, что с тобой?» — с тревогой спросила жена. «Да ничего. Вот, полюбуйся, что Колька пишет! » Колодяжный бросил письмо на стол. «Успокойся Васенька, тебе же нельзя волноваться, опять приступ будет». Словно в подтверждение слов жены, Василий Михайлович, тяжело дыша, опустился в кресло. Отдышавшись, Колодяжный попросил принести второе письмо. «Вася, может быть, хватит на сегодня?» — спросила жена. «Неси, неси, ничего страшного», — успокоил её Василий Михайлович.
Второе письмо было от друга Василия Михайловича, епископа одной из бывших республик СССР. Друг жаловался на тяжёлую жизнь, бедность и безработицу. Красочно описывая положение в регионе, друг просил поддержать их материальной помощью. Колодяжный удивлённо взглянул на жену. — «Ты представляешь, Альберт опять «гуманитарку» просит! Мы же им недавно контейнер посылали. Они что думают, что мы здесь в раю живём?» Колодяжный до глубины души был возмущён этим попрошайничеством. Не взирая на недомогания, он поднялся к себе в кабинет, чтобы написать достойный ответ этим неуемным просителям. Письмо его было такого содержания: «Приветствую и т.д. Я был крайне удивлён вашей просьбой о материальной помощи. Буквально полгода назад мы послали вам изрядное количество продуктов и одежды. Меня весьма удивляет ваше отношение к этому вопросу. Вы что думаете, что здесь все миллионеры? Но дело даже не в этом. Пора научиться трезво и духовно смотреть на жизнь. Вам никогда не приходило в голову, почему в Америке абсолютное процветание, а в СССР разруха? Всё дело в вас, верующих. Неужели Бог, давший великое богатство Аврааму, не может дать достаток и вам? Неужели Бог, весьма обогативший Иакова, бессилен вам помочь? Он может дать вам избыток во всём. Но должен быть соблюден закон. Авраам дал Богу десятину, Иаков обещал Богу десятую часть от всего что имел. Написано, принесите десятины в дом Мой и хоть в этом испытайте Меня. Мы обкрадываем Бога! Чем? Десятиной и приношением. Как же он может благословить нас? Служение десятин! Вот где секрет процветания Америки. Америка процветает за счёт десятин, это служение здесь проповедуется повсеместно во всех церквях, не взирая на вероучения. Американцы заслужили своё благословение, они служат Богу и в его доме всегда есть десятины и приношения. Если бы вы это понимали, то думаю, что ваши проблемы давно бы были решены. Не нужно надеяться на человеческую помощь. Лучше уповать на Господа. Принесите в дом Его положенное Ему, и он воздаст вам с избытком. Относительно же вашей просьбы мы обсудим её с братьями и пришлём ответ...»
Колодяжный остался доволен своим произведением. Запечатав конверт, он решил лично отвезти его на почту. «Что нужно сегодня к ужину?», — спросил он у жены, выходя из дома. «Ты что, поедешь в магазин? Тебе же нездоровится?» «Всё хорошо», — бодро ответил Василий Михайлович Колодяжный, садясь в машину.
По дороге Колодяжный вспомнил утренний разговор с Петром Фёдоровым. При одном только воспоминании об этом вся внутренность его закипела возмущением. «Вот уж поистине неблагодарный! Уезжать собрался, да куда ты денешься, пока не выплатишь долг государству за свои переезды, никто тебя отсюда не выпустит. А к тому времени может быть и дурь из головы выйдет». Размышление Колодяжного оборвал свисток полисмена: «Тебя только не хватало», — в сердцах подумал Василий Михайлович. Он протянул полицейскому водительское удостоверение. Полицейский взглядом окинул Колодяжного и его автомобиль. «Эмигрант?» — спросил он с презрением. «Я гражданин США», — с достоинством начал Колодяжный. «Ты забыл включить поворотник. Видно у вас в стране это необязательно, но я научу тебя ездить по правилам. Ты поляк?» — «Нет, сэр, — засуетился Василий Михайлович. — я русский, извините сэр, я немножко задумался, больше не повторится». Презрительно усмехнувшись, полисмен вернул удостоверение Колодяжного. «Ладно, на первый раз прощаю, но смотри, больше мне не попадайся, «гражданин США».
Колодяжный в смятении пробормотал «спасибо» и побыстрей отъехал от полисмена. По мере удаления от опасного места, испуг в сердце Колодяжного сменился возмущением.
«Да как он посмел. Это же нарушение прав человека. И где? В свободной стране! Отчитал как мальчишку. Да если бы я был на своём «Кадиллаке», а не на этом паршивом «Фордике», посмотрел бы я, как ты со мной разговаривал. Да я...» Вдруг горячие струйки потекли по виску. Резкий визг тормозов встречной машины эхом отозвался в ушах Колодяжного. Огненный шар поднялся и со страшным грохотом разорвался в его голове...
«Доктор Хаммер?» — «Да, Хаммер слушает». — «Это из реанимационного отделения. Вы не могли бы к нам спуститься? Здесь пациент при смерти, положение безнадёжное». — «Сейчас подойду».
Доктор Хаммер, розовощекий мужчина средних лег, спустился на второй этаж окружного госпиталя, куда в бессознательном состоянии был доставлен Василий Колодяжный. Диагноз был малообнадеживающим — инсульт.
Выслушав медсестру, доктор Хаммер спросил: «Вы сообщили родственникам?» «Да, доктор, они уже приехали, ждут внизу». «Пойду, поговорю с ними». В холле Хаммера встретили жена Василия Михайловича и пастор Джон. «Вы родственники мистера Колодяжного?» — спросил доктор. «Да, я его жена, а это пастор Джон Нокс». — «Джон Нокс, председатель Лиги Церквей? Я много слышал о вас. А я доктор Хаммер».— «Доктор, у него есть надежда?» — с дрожью в голосе спросила Нина Колодяжная. «Мужайтесь, вся надежда на Господа, вот всё, что я пока могу вам сказать». — «А я смогу его увидеть?» — «Да, пожалуйста, пройдите в палату». Василий Колодяжный лежал опутанный проводами и трубками. Дыхание, больше похожее на хрип, резкими толчками вырывалось из его груди. При виде мужа Нина Борисовна залилась слезами.
«Успокойтесь, успокойтесь, не надо так волноваться», — успокаивал её доктор Хаммер. «Сестра, позаботьтесь о ней». Медсестра под руку вывела плачущую Колодяжную в коридор. «Доктор, он выживет?» - тихо спросил Джон Нокс. «Его может спасти только чудо. Шансов практически никаких. Он русский?» «Да, он эмигрировал в Штаты. У себя на родине он перенёс большие притеснения за веру, был в заключении, много пострадал. Я думаю, он достойно предстанет перед Богом».
Внезапно умирающий открыл глаза. Приподнявшись на койке, он пристально вглядывался куда-то вдаль. Вдруг глаза его наполнились ужасом. Вцепившись в халат доктора Хаммера, он что-то прокричал. С этим криком из умирающего вышли последние силы, откинувшись на подушку, он захрипел в агонии. Через минуту всё было кончено. Доктор и пастор Джон с испугом взглянули друг на друга. «Что он сказал?» — спросил, запинаясь, Джон Нокс. «Кажется, он просил дать ему одежду. Да, он сказал: «Дай мне одежду, я голый». «Голый? Странно. Что бы это значило?» — хотел было спросить Джон Нокс, но в этот момент его разум содрогнулся от страшной догадки. «Дай мне одежду! » — это был вопль абсолютно нагого человека. «Голос Твой я услышал в раю, и убоялся, потому что я наг, и скрылся...»
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Ваши комментарии вдохновляют на работу...спасибо.